"Делай что должно, и пусть будет что будет"
Интервью газете "Белорусский музыкант" № 1-2 (2018) Стр. 8.
Автор И. Пилатова.
Расскажите немного о себе: где родились, учились, кто родители?
Я родился в г. Слониме, в семье офицера, и долго путешествовал с родителями по белорусским гарнизонам, пока семья не осела окончательно в военном городке Уручье, под Минском. Мне было тогда лет семь, а Уручье было далёким загородным местом, затерянным в лесу, за забором, с контрольно-пропускными воротами и десятью домами офицерского состава. Были своя школа (она и сейчас есть - №84), гарнизонный Дом офицеров, госпиталь. Здесь и прошло всё моё сознательное детство и отрочество.
Я знаю, что мой дед по материнской линии обожал музыку, собирал и развешивал по стенам, мандолины, балалайки и гитары (играть при этом не умел), а мама сама выучилась играть на гитаре и неплохо пела, но о том, чтоб учить детей музыке в то время как-то никто не думал. Все вокруг мечтали стать военными, или, на худой конец, инженерами.
Как вы пришли в музыку, когда почувствовали потребность её сочинять?
Моё знакомство с музыкой было случайным. В то время в СССР существовала такая идеологическая акция, она называлась «литературный монтаж»: двадцать пионеров под барабанный бой и сигналы горна выходили на сцену в середине какого-нибудь большого торжественного собрания (партийного, офицерского, профсоюзного), приветствовали участников торжества и поочерёдно читали для них патриотические стихи. Однажды меня включили в число этих пионеров. Акция долго готовилась, и на одной из репетиций мы оказались за кулисами сцены Дома офицеров. Мой друг, с которым мы вместе хулиганили в школе, вдруг подошёл к какому-то чёрному инструменту, стоявшему в углу, открыл крышку и… заиграл прекрасную музыку. Сказать, что я был удивлён – ничего не сказать. «Что это?», - спросил я. «Чайковский, «Осенняя песня». – ответил друг. Я был раздавлен. Я не знал, что он занимался музыкой, и что можно вот так просто сесть за рояль и начать играть. Придя домой я только и сумел выдавить из себя: «А Каплин играет на рояле». Но вид, видимо, у меня был такой подавленный, что вскоре в доме появилось пианино. А я поступил в музыкальную студию при гарнизонном Доме офицеров. Так началась моя музыкальная карьера. Мне было тогда 11 лет.
Что касается сочинительства, то этим я стал заниматься сразу же, как только мои пальцы овладели простейшими фактурными моделями. Играя на фортепиано я быстро сообразил, что из этих моделей, разнообразных пассажей из выученных произведений, можно складывать свою собственную музыку, и импровизация стала моим самым любимым занятием.
Расскажите, пожалуйста, где Вы учились? Каким педагогам Вы благодарны больше всего?
Первым педагогом, которого я не могу не вспомнить, был Абрам Ильич Жезмер. Пианист, замечательный концертмейстер. Когда я с ним познакомился, он заканчивал работу в Центральной музыкальной школе семилетке и уходил на пенсию. Я же вознамерился в эту школу поступить. После первого же прослушивания группой педагогов был вынесен безжалостный вердикт: непригоден абсолютно, перспектив никаких, о поступлении в школу не может быть и речи. Мало того что я был переростком, я ещё был и безнадёжно испорчен трёхлетним непрофессиональным обучением в студии уручского Дома офицеров. Я плакал. Но Бог послал мне Абрама Ильича, который, видя моё расстройство, сказал: "Ты хороший мальчик, я тебе помогу". И полгода, совершенно безвозмездно (да, да, есть такие люди!), то падая духом, то снова воспрянув, он делал титаническую работу, ломая мой уродливый пианистический аппарат. В результате я был принят в 5 класс Центральной музыкальной школы. Моя судьба определилась.
Потом была музыкальная 11-летка (ныне лицей), где жизнь свела меня с молодым тогда ещё композитором И. Лученком - он вёл у нас кружок композиции. Незадолго до нашей встречи он вернулся со стажировки в Ленинградской консерватории и просто "болел" своими ленинградскими впечатлениями. Эти впечатления заразили и меня. Я уехал в Ленинград.
Время учёбы в Ленинградской консерватории навсегда останется в моей памяти как один из самых ярких периодов моей жизни. Композицию я изучал у профессора В. Успенского, инструментовку у профессора Б. Арапова. Общение с композиторами В. Салмановым, С.Слонимским, знаменитыми музыкантами А.Островским, который вёл у нас сольфеджио, М. Друскиным (история музыки), Ф. Рубцовым, приобщившим нас к русскому фольклору, оказало огромное влияние на моё мировоззрение, сформировало меня как композитора. И я всегда буду благодарен этим великим музыкантам, моим замечательным учителям.
Кто Ваш любимый композитор? Какие авторы повлияли на формирование Вашего творческого метода?
У меня давно уже нет никаких стилевых предпочтений. Я с удовольствием слушаю любую музыку, от рок-композиций до самых сложных опусов академических жанров, если эта музыка создана талантливыми людьми, исполняется хорошими музыкантами и не оскорбляет меня своим непрофессионализмом. К сожалению, такой музыки создаётся всё меньше и меньше, поэтому сегодня к моим любимым авторам я, прежде всего, отношу композиторов классиков русской, зарубежной и советской музыки (это касается всех жанров), произведения которых не перестают удивлять меня богатством образов, величайшим, до белой зависти, мастерством и благородной чувственностью.
Если говорить о влиянии разных композиторов на формирование моего творческого мировозрения, то в разные годы профессионального становления это были разные авторы. В юности, как и у всех, это были В. Моцарт, Л. Бетховен, Ф. Шопен, П. Чайковский – чьи произведения играл, теми авторами и восхищался, тем композиторам и пытался подражать. Позже музыкальный мир расширился, в него пришли М. Равель, К.Дебюсси, И. Стравинский, Б. Барток, композиторы французской «шестёрки», немецкие экспрессионисты. Открытием стал польский авангард 50-х годов и его замечательный представитель – Витольд Лютославский, огромная партитура второй симфонии которого, приобретённая в Польше в 1970 г. на все заработанные в студенческом строительном отряде злотые, до сих пор лежит у меня дома на видном месте.
Любите ли Вы читать? Ваши любимые писатели, книги?
В юности я читал запоем. Не было большего удовольствия, чем в летний день расположиться на травке за домом и уйти с головой в миры Жюля Верна, Александра Дюма, Марка Твена, Роберта Стивенсона… Позже, оказавшись в студенческом сообществе Ленинградской консерватории, читал уже адресно. Специальность требовала знакомства с поэзией разных стран и течений. Произведения некоторых писателей, которые, как я понимал, просто необходимо было целенаправленно прочесть, иногда были непростыми для восприятия. Но романы Генри Филдинга, Анатоля Франса, Томаса Манна, Уильяма Фолкнера, Джона Стейнбека и ряда других авторов, которые я мужественно осилил (конечно не все), значительно расширили мой кругозор и оказали большое влияние на творческое становление.
Сейчас я, увы, читаю мало – в основном это книги, связанные со специальностью. На большее нет времени. Но если мне в руки случайно попадает томик Стефана Цвейга, Станислава Лема или Сергея Довлатова я перечитываю их с не меньшим наслаждением, чем то, которое получал от чтения в юности.
Как Вы могли бы сформулировать Ваши жизненное и творческое кредо?
Если шутя, то это просто.
В жизни я руководствуюсь принципом, который, насколько знаю, сформулировал ещё Марк Аврелий: делай что должно, и пусть будет что будет.
С творчеством тоже не слишком сложно. Здесь важен аристотелевский принцип золотой середины: «избегай крайностей». Это даёт возможность в творчестве быть равноудалённым как от пошлости массовой культуры, так и от формализма радикальных авангардных направлений.
Но если говорить серьёзно, то я не сторонник принципиальной приверженности к каким-либо кредо. Кредо – это убеждения, принципы, сформировавшиеся на основе жизненного опыта, образования, особенностей личности. Они у всех разные. И они, какими бы не были мудрыми, слишком часто противоречат друг другу. Упрямое следование принципам может причинять неприятности и тебе, и окружающим тебя людям. В творчестве я просто стараюсь быть честным перед самим собой. Работая, я могу неделю сидеть над устранением пустякового дефекта в какого-нибудь такте, или пассаже, зная по опыту, что оставь я всё как есть, никто не заметил бы этого при исполнении музыки. Но, увы, мне известно про этот дефект, и не исправить его – дело моей профессиональной чести. Если я этого не сделаю - я буду плохо спать. Может быть это тоже своеобразное кредо?
Расскажите какой-нибудь интересный или забавный случай из Вашей жизни, связанный с музыкой, учёбой, работой.
Достаточно забавным было моё вступление в Белорусский союз композиторов. В то время это была очень значимая организация, она финансировалась из бюджета республики, контролировалась государством и по факту ты не был композитором, если не был её членом.
Когда я приехал из Ленинграда, члены союза смотрели на меня несколько свысока – ведь я был хоть и композитор с дипломом, но почти никто. К тому же я учился композиции не в Белорусской консерватории и, как следствие, был практически для всех в какой-то степени "чужой". Попытка поступить в союз композиторов закончилась безрезультатно. Меня не приняли, потому что моя музыка не имела общественного резонанса. В то же время мою музыку не исполняли, потому что я не был членом союза композиторов. Такой вот замкнутый круг. Я скромно учительствовал в Средней специальной музыкальной школе при БГК, примирившись со своей судьбой.
Однажды из дирекции школы поступил сигнал. Меня вызывают в Министерство культуры БССР. Это был гром среди ясного неба. Меня - и в министерство! Оказалось, что в МК БССР освободилась должность редактора по музыкальным произведениям, и министерство искало кандидатуру на эту вакансию. Кто-то (до сих пор так и не знаю кто), по-видимому, сказал кому-то "наверху", что есть, мол, такой парень, закончил Ленинградскую консерваторию, композитор, молодой специалист. А должность эта предусматривала именно композиторскую направленность: контроль за репертуаром исполнителей и коллективов, заключение договоров с композиторами на создание музыки, организация худсоветов по приобретению новых произведений и т. п.. Т. е. имела прямое отношение к материальной стороне жизни композиторов. В министерстве со мной побеседовали и... предложили занять эту должность.
Меня не очень привлекала перспектива стать чиновником. Я понимал, что с творчеством придётся распрощаться. Но... терять мне было нечего, в музыкальной жизни я почти не участвовал, к тому же зарплата в министерстве была значительно выше той, которую я получал. Я согласился.
И вот тут всё резко изменилось.
Глядевшие ранее на меня свысока члены союза композиторов вдруг все стали моими лучшими друзьями. "Володя, вы что, ещё не член союза? Какая нелепость!" - удивлялись они. Через несколько месяцев я был единогласно принят в композиторский союз, по иронии судьбы став его членом именно в тот момент, когда практически перестал регулярно сочинять.
В министерстве я проработал полтора года.
Что Вы больше всего цените в людях? А что Вас в людях больше всего раздражает?
Больше всего я ценю в людях ум и деликатность. С такими людьми всегда интересно и всегда легко. И, соответственно, больше всего меня раздражает глупость, невоспитанность, хамство и отсутствие такта.
Есть ли у Вас сейчас мечта? О чём Вы мечтаете?
Мне бы хотелось ещё глубже проникнуть в фундаментальные тайны музыкознания. Каждый день я убеждаюсь, что количество этих тайн непрерывно и катастрофически растёт - это ужасно, и это приводит меня в отчаяние. Мне бы хотелось окунуться с головой в необъятный океан старой музыки, постичь глубинные закономерности смежных с музыкой наук, научиться программировать, заняться рисованием, заговорить на разных языках и объехать мир, воочию увидев всё его разнообразие и потрясающую красоту. Боюсь, однако, что моя мечта неосуществима.
Какие Вы ставите перед собой в данный момент жизненные и творческие цели?
Они прямо вытекают из предыдущего ответа. По мере сил и возможностей я пытаюсь осуществлять свою мечту. Делай что должно, и пусть будет что будет.
Какое из Ваших произведений Вы любите больше всего?
Музыкальные произведения как дети. У них у каждого своя судьба, у кого-то счастливая, у кого-то трудная, и даже несчастная.
"Мемориал" для камерного оркестра я сочинил за две недели, но он сразу же умудрился попасть в репертуар камерного оркестра, был записан на радио, сыгран множество раз в разных концертах, интерпретировался разными дирижёрами. “Seven Verses of Hope and Glory” ("Семь строф надежды и прославления") - масштабная 4-я симфония для солирующего альта и симфонического оркестра, написанная в 2003 году, интересная и глубокая, на мой взгляд, работа, до сих пор лежит у меня в столе, так и не увидав свет рампы. Я её ни разу не слышал.
Все наши дети дороги нам одинаково, независимо от того, насколько удачливой оказалась их судьба.
Какое напутствие начинающим композиторам Вы могли бы дать?
Пишите, пишите и ещё раз пишите. Больше слушайте хорошей музыки - всех времён и народов. Это не только может принести радость неожиданных открытий, это помогает генерировать новые идеи, раздвигает горизонты творческих замыслов. И никогда не падайте духом после творческих неудач. Они обязательная часть нашей профессии. Жизнь композитора - это редкие взлёты на фоне трудной и часто рутинной композиторской работы. Но в этой работе - и наше счастье.
"Гукапic Дарохiна"
Интервью газете Лiтаратура i мастацтва от 1 июня 2018 г.
Автор Л. Сытько.
Читать по ссылке
Владимир Дорохин: "Как играли Шопена - так и играют Шопена"
Интервью сайту Ultra-Music.com
Читать по ссылке